77. Груз до Кустаная.

Испытания образцов своих огнеупоров в Кустанае мы проводили в кузнечном горне «Ремдортехники». Каждый раз нужно было договариваться, платить – морока… Поэтому я обрадовался, когда Жамал с Кузевановым вдруг нашли абсолютно новый шахтный муфель в нашем же бывшем институте. Поехали на машине в ИПГ, заплатили наличными двум заместителям директора, и через какой-то час привезли совершенно шикарную печку, о которой я, в свою бытность работы в лабораториях института, мог только мечтать!

Муфель два с половиной месяца сиротливо пылился в углу одной из комнат нашего офиса. Наконец мне дали команду везти его в Кустанай. Шёл ноябрь 1993 года и, только я собрался ехать, как в Казахстане затеяли обмен советских рублей на тенге. Билет я пошёл брать уже за новые деньги – купейный скорый из Алма-Аты в Кустанай стоил 26 тенге, самолётом – 95, пачка сигарет красного «Sovereign», ещё не здешнего, а привезённого из Англии – 4 тенге, а моя первая зарплата оказалась 75 тенге в месяц.

Я купил билет на ленинградский скорый и пошёл узнавать, как мне увезти эту самую печку. Багажная контора наотрез отказалась взять у меня неделимый груз весом 55 кг! Но женщины, сидевшие на взвешивании ручной клади у выхода на перрон, посмотрели на техническую инструкцию к муфелю и официальное письмо на железную дорогу от организации, и, за какую-то чисто символическую доплату, шлёпнули мне на обратную сторону билета огромный штамп: «Разрешается перевозка груза весом..., доплата..., кассир...» – короче, все дела.

Я сдал печку в камеру хранения, находившуюся в здании справа от вокзала – никаких дополнительных бумаг мне уже для этого не потребовалось, а через два дня приехал вечером на вокзал за час до поезда. Нанятые мною носильщики, кряхтя, сняли муфель с багажной полки, водрузили на тележку и довезли его до моего вагона. И тут мне улыбнулась злая звезда: несмотря на то, что весь поезд состоял из алма-атинских вагонов, моё место оказалось в купейной челябинской «прицепке» с проводниками российской Южно-Уральской железной дороги. Эти орлы, увидев такой груз, бегом захлопнули фартук тамбура и встали на нём, как защитники Брестской Крепости. Я показал им обратную сторону своего билета:
    – Штамп багажной службы видите?
    – А нас это не колышет, не поедешь с таким грузом, и всё!
    – Пишите официальный отказ на билете!!!

Российские проводнички сразу же стушевались, и один из них побежал за бригадиром. Пришёл наш, алма-атинский начальник поезда, и, на свою голову не разобравшись, в чём дело, написал рядом с багажным штампом: «Отказано в перевозке на основании ст. 13 и 14 Положения...» и подпись. Вот и славно – я отвёз свою печку назад в камеру хранения и спокойненько поехал домой.

Наутро, побывав сначала в офисе, и сделав там ксерокопии со своего билета, я снова появился на Алма-Ате 2. Начальник станции, огромный высокий мужик, бродил вдоль перрона первого пути, наблюдая, как трактористы счищают снег. Я подошёл к нему и показал билет с багажным штампом и отказом. Тот сразу же понял, что злая звезда уже может улыбнуться ему самому:
    – Покажи свой груз!

Прошли в конец перрона, в багажную камеру хранения, посмотрели, и он сказал:
    – Нельзя же такое в Россию увозить?
    – Так мне же не в Россию, а в Кустанай?!!

Шеф мигом отдал приказ кому-то из своих, через пару минут прибежала заведующая билетными кассами, взяла мой билет и вскоре, без всяких доплат, принесла мне новый – на тот же поезд назавтра, в наш, алма-атинский, вагон, и с тем же багажным штампом! Причём билет был продан знаменитой кассой номер 24, которая тогда находилась на втором этаже вокзала и обслуживала только самых крутых и особо приближённых!!! Начальник станции заверил меня, что отдаст приказ багажной службе проследить за моим отъездом.

На следующий день… Я приехал вечером на вокзал за час до поезда. Носильщики, так же кряхтя, довезли муфель до моего вагона. И тут мне снова улыбнулась злая звезда: проводники уже нашей, алма-атинской, бригады не пустили меня в вагон. Но я-то уже знал, что делать:
    – Пишите официальный отказ рядом со штампом!

Эти проводнички тоже стушевались, и один из них побежал за бригадиром. А я помчался к тёткам из багажной службы: «Меня опять не везут!!!» Одна из них тут же прибежала к вагону, причём одновременно с бригадиршей, молодой и крохотной ростом барышней. Две железнодорожницы отошли в сторонку, пошипели там что-то друг на друга, после чего бригадирша посмотрела в мой билет, скорчила жуткую гримасу, и велела проводникам меня впустить.

Меня провожал Серёга Булыгин. Мы, кряхтя, занесли печурку в купе – гадский муфель не помещался абсолютно нигде, и мы просто поставили его на мою нижнюю полку. Народ в купе смотрел на нас с удивлением. Серёга вышел на Алма-Ате 1, а сразу же за этой станцией прибежала начальница поезда с двумя проводниками: одним – нашим, вторым – с соседнего вагона: «50 тенге за груз!!!»

Круто… Цена ДВУХ купейных билетов. Я посмотрел на эту подругу, как на ненормальную, но, поскольку такой вариант был, естественно, предусмотрен, сказал: «Если твои орлы спрячут мою печку в подпол, так уж и быть, дам...» Бригадирша начала что-то вопить, куда-то умчалась, но потом вернулась обратно и велела проводнику открыть подпол у четвёртого купе. Ящик, на моё счастье, оказался пуст, муфель легко туда поместился, люк закрыли и я выдал «атаманше» этот «полтинник»...

Проводник, молодой парень-кавказец, меня больше не трогал. Перед самым Кустанаем он даже помог мне вытащить покрывшуюся толстым слоем инея печку из подпола в тамбур, а затем и на перрон. Наиль, несмотря на то, что был предупреждён о том, что я еду с грузом, встречать меня не приехал. Поезд ушёл дальше в Питер, и я остался на перроне второго пути один с этой печкой.

Над городом стоял густой морозный туман, и было минус 26. Я перетащил муфель через первый путь, положил на бок и медленно покатил по льду, как санки. Ничего, поехал… Аккуратно закатив печурку за угол здания вокзала, я, не упуская её из виду, обошёл все, находившиеся в поле моего зрения телефоны-автоматы – штук пять или шесть – но ни один не работал. Я вернулся к муфелю, и тут появились два мента-«линейщика». Один из них потребовал у меня паспорт – надо было видеть лицо провинциального казахстанского милиционера, когда он видит штамп о месте жительства «Алма-Ата»! Причём даже сейчас, когда перенесли столицу – зависть, ненависть и страх одновременно.

Менты собрались уходить, но я остановил их:
     – Дайте хоть от вас позвонить, пусть даже платно – ведь ни один автомат не работает!
     – У нас в отделении телефон тоже не работает… (?!!)
     – Да ладно, уж не врали бы! – но они развернулись и исчезли...

Мужик на зелёном «Жигуле-2102» медленно проехал мимо меня в сторону контейнерной станции, но вскоре вернулся:
     – Куда?
     – Уральская, «Ремдортехника».
     – 20 тенге!

Да и чёрт с ним, поехали. Мы погрузили печку в багажник, и долго подкладывали там всякие тряпки, чтобы железка на каком-нибудь ухабе не выдавила бы мужику заднее стекло. Поехали, и через каких-то пятнадцать минут уже заезжали во двор нашего участка. Моментально вылез татарин, кликнул наших работяг, печку мигом вытащили, а я велел Наилю самому рассчитаться с таксистом. За то, что меня не встретил...

Через неделю я возвращался в Алма-Ату на самолёте. Морозец сначала прижал до минус сорока двух, потом плано отпустил до минус тридцати трёх. Главный татарин к тому времени разжился где-то подержанным «Фордом-Сиеррой». Когда стукнули конкретные морозы за тридцать, у этого «Форда» сначала чуть не лопнул радиатор. Причём даже обёрнутый толстым слоем кошмы! Наиль тогда взял и выкинул из него термостат – вода в двигателе и салон машины перестали нагреваться выше плюс двадцати. Потом какой-то морозной ночью треснула пополам пластиковая приборная панель...

Мы ехали в этой ледяной машине в аэропорт, когда на середине дороги движок иномарки вдруг заглох: водичка, которой был обильно разбавлен местный бензин, встала колом в топливопроводе от бака к двигателю! До регистрации на мой рейс оставалось минут двадцать. Наиль стал ловить машину в обратную сторону, чтобы его отбуксировали на участок, где у нас был один тёплый бокс, а я принялся махать варежкой всем встречным машинкам. И минут через десять меня подобрал лихой дедок на «Москвиче-412»! Чудо советской автомобильной техники исправно бегало в такой мороз на том же самом разбавленном водою бензине, причём в салоне было не то, что тепло, а даже жарко! На самолёт я успел...

Девчонки в офисе устроили по какому-то поводу чаепитие – по комнате с чашкой чая в руках колесил Габаев, и объяснял барышням свою новую теорию: «Хозяин на своей псарне держит разных собак! Есть обычные дворняги, которые могут только лаять вслед за его голосом; есть болонки для развлечений – привязал бантик, посадил на пуфик, погладил, а как надоела – без всякого сожаления выкинул, а ещё есть служебные псы! Которым иногда кость не вовремя кинут, иногда и палкой огреют, но как раз без них-то – никуда...»

Увидев меня, благополучно вернувшегося с этих холодов, он подошёл, двинул мне со всего размаха по спине (между лопатками чесалось потом ещё дня три), и сказал: «Ну и ладно, в качестве гужевого транспорта сгодишься...»